Place des Vosges / Площадь Вогезов

Ещё в конце 70-х годов, до реставрации и включения во все туристские справочники, площадь Вогезов была одним из самых тихих мест не только квартала Марэ, но и всего Парижа… Совсем ещё недавно тут было множество старинных мелких лавок, уступивших теперь место ресторанам и картинным галереям. Часть фасадов кирпичных трёхэтажных зданий, из которых и состоит эта квадратная площадь, была закрашена масляной краской (к счастью всё того же кирпичного цвета), а часть совсем почернела от времени и фабричного дыма.

Расположенная на самом восточном краю квартала Марэ, площадь представляет собой квадрат со стороной 140 метров. Она — одна из наиболее замкнутых площадей, какие можно вообразить: всего одна улица проходит через площадь насквозь, и два отходящих от площади переулка скрыты арками.

Площадь образована 36-ю домами, почти одинаковыми. Все они кирпичные, а окна и углы облицованы светлым песчаником. По центру северной и южной сторон, друг напротив друга — два дома немного повыше прочих, хотя имеют то же число этажей: Павильон короля и Павильон королевы. Они были построены первыми в 1605 г. и послужили обязательным образцом для всех остальных домов этой площади.

Тяжеловесные с крестовыми сводами арки (каждый дом стоит на четырёх арках) невысоки и широки — ширина почти равна высоте. Под аркадой можно по квадрату обойти всю площадь — даже оба переулка, уводящие на север и на юг, начинаются под арками, не нарушая цельной линии домов — только узкая улица, носящая в западной части название «улица Вольных Горожан», а в восточной короткой — «улица Ослиного Шага», разрывает замкнутый квадрат.

Совсем недавно, в 70-х — 80-х годах ХХ в., впервые, наверное, за триста лет, стены площади отчистили пескоструем от бесчисленных слоёв краски. Площадь обрела свой собственный «исторический» цвет: сочетание розового кирпича с бежевым песчаником — характерный вид фасадов в стиле французского позднего ренессанса. Высокие — особенно на вторых, парадных этажах — окна, частые переплёты и мелкие квадратики стёкол, острые грифельные крыши: Сквозь окна, часто не задернутые, — любуйтесь, прохожие! — видны расписные балки, порой старинные люстры под ними… Всё — как в начале семнадцатого века.( Или «Великого века», как любят называть его французские историки)

На площади Вогез,
На старой place des Vosges
Опять попутал бес
Влюбляться в эту ложь,
Где красных стен квадрат
И окон переплёт
Глядят в кленовый сад,
Над пиками оград
Лист за листом плывёт,
Как тени львиных лап,
А в воздухе висят
Следы пернатых шляп.
Сырая глушь аркад
Всё искажает так,
Как будто бы звенят
Фантомы старых шпаг —
Нет, просто антиквар,
Вздыхающий гобсек,
На ключик закрывал
Едва ли бывший век…

Площадь — единственное место в Марэ, сохранившееся полностью без каких-либо добавлений… Если не считать цементной статуи Людовика XIII, которая была когда-то бронзовой. История статуи — длинная и поучительная.

Сначала, когда площади ещё не было, Екатерина Медичи заказала конный памятник своему мужу Генриху II, погибшему в 1559 г. на последнем рыцарском турнире в истории Европы от удара копья Габриэля де Монтгомери. «Именно этот удар копья сотворил Вогезскую площадь» — писал спустя три века Виктор Гюго. Он имел в виду следующую историю.

На месте нынешней площади в XVI в. стоял дворец Турнель. В нем жил Генрих II с Екатериной Медичи. Но после гибели «последнего французского короля-рыцаря», королева переехала в Лувр. До того стал Екатерине ненавистен этот дворец, что она велела устроить в нём конский рынок. Тут за один день до двух тысяч лошадей меняли хозяев. А в 1565 году по приказу вдовствующей королевы дворец вообще был снесён.

В 1602 г. весёлый король Генрих IV (Париж-таки действительно стоил мессы!) заказал архитекторам Серсо и Шатийону проект площади, где поначалу хотел расположить шёлковую мануфактуру, но затем переменил свои намерения и предложил архитектору Клеману Метезо создать здесь (по собственному королевскому черновому наброску проекта) ансамбль из роскошных особняков для придворных и площадь для празднеств.

Заодно король отправил в переплавку бронзового Генриха II, чтобы отлить своё изображение, которое и водрузил на того же коня.

После гибели Генриха IV от руки фанатика-католика Равальяка в 1610 г. на престол взошёл несовершеннолетний Людовик XIII. Кардинал Ришелье стал первым министром и почти регентом при молодом короле. Он правил Францией более тридцати лет.

А в 1639 г., посчитав, что Генрих IV, простоявший на новой этой площади три десятка лет, смотрится не слишком актуально, Ришелье заказал скульптору Пьеру Биару статую своего «монарха и повелителя Генрих IV, как и его предшественник, был расплавлен, и бронза пошла на нового всадника — Людовика XIII. Итак, бронзовая лошадь ещё раз сменила хозяина — недаром стояла она на бывшем конском рынке. Фактически Ришелье до самой смерти правил Францией, поскольку Людовик ХIII отличался редкостным безволием. Этот король (а вовсе не Д Артаньян!) был «первой шпагой» страны, но во всём прочем — куклой в руках кардинала премьер-министра…

На постаменте статуи была высечена пространная надпись, сообщавшая, что статую эту в честь «Людовика Справедливого» воздвиг его верный слуга и премьер-министр кардинал Ришелье. Однако парижане (не из числа мушкетеров, конечно) думали иначе на тему, кто чей слуга, и «предложили» на боку пьедестала иную оценку отношениям между королём и кардиналом:

Король наш добрый — как судьба слепа! —
Всю жизнь лакеем служит у попа.

Ci-git, le Roi,notre bon maitre
Qui fu vingt ans valet d’un pretre.

Но и при короле мушкетёров злоключения бедной лошади не закончились — полтора века спустя её, на сей раз уже вместе со всадником, переплавили по приказу Робеспьера на пушку, которая должна была «нести пламя Революции в Германию и другие страны, изнывающие под игом тиранов и ждущие избавления…» и т.д. и т.п. Как известно, дождались они этого «избавления» от Наполеона, при котором, кстати, статуя Людовика XIII была высечена из мрамора по старым эскизам и установлена на том же месте. Уже в XX веке она была отправлена в музей, чтобы уберечь её от выветривания, и заменена цементной копией. В квадратном, вписанном в площадь сквере, так и стоит теперь эта копия конной статуи Людовика XIII, короля известного нам по «Трём мушкетёрам» Дюма. Его именем назван и сквер. Хотя существованием своим площадь обязана вовсе не этому королю, ничего в своей жизни не построившему…

Франция помнит, что в отличие от Людовика XIII, умевшего по словам современника «только махать шпагой да вяло ругаться с кардиналом», отец этого «никчёмного короля», Генрих IV «на троне вечный был работник», который своими всесторонними талантами и редкостной работоспособностью может напомнить нам о Петре Первом.

Ансамбль площади был закончен только в 1612 году, два года спустя после смерти Веселого короля, ко дню бракосочетания его сына Людовика XIII (второго короля династии Бурбонов) с Анной Австрийской. Впрочем, свадеб было две: Людовика с Анной и его сестры, Елизаветы Французской, которая выходила за наследника испанского престола (будущего Филиппа IV). В числе почётных гостей присутствовало всё семейство Гизов ( некогда «вдохновителей и организаторов» Варфоломеевской ночи), «фиктивная вдова» Генриха IV королева Марго, герцог Неверский и, разумеется, кардинал Ришелье во главе пока ещё немногочисленного королевского двора… покойный Генрих IV не держал много министров и придворных.

Вместо турнира на этот раз на площади перед 10 тысячами зрителей танцевали кадриль на лошадях — во главе этого редкостного балета были Шарль де Гиз и маршал Бассомпьер. А с наступлением вечера отсюда по улицам Парижа отправился кортеж, состоявший из 1300 всадников, 160 трубачей, и ещё 80 оркестрантов на 17 телегах. Экономность прежнего царствования мгновенно сменилась пышностью нового.

Но всё-таки юный король подтвердил указ своего отца: ни один особняк на площади не должен был никогда быть разделённым между наследниками владельца, а переходить от отца к старшему сыну цельным и не перестроенным. Возможно, поэтому ансамбль площади дожил до наших дней не изменённым, если не считать трёх или четырёх балконных решёток, заменённых в разные времена.

Площадь, как уже говорилось, выглядит сегодня, после реставрации, так же, как в начале XVII в., когда в одном из домов по западной стороне её (в д. 21) жил кардинал Ришелье, а мушкетёры короля, не боясь и не стесняясь, что Его Преосвященство, неровен час, выглянет в окно, задирали гвардейцев кардинала, болтавшихся от нечего делать по площади, зевая от жары и скуки.

А не мешало бы им помнить, что именно здесь весьма печально кончилась одна дуэль, случившаяся вскоре после подписания кардиналом указа о запрещении поединков: герцог Монморанси схватился с дворянином Бенвероном, победил его и был обезглавлен по приказу Ришелье.

И в наши дни, наверное, никого бы не удивило, если бы под гулкими крестовыми сводами четырёх бесконечных галерей, образованных аркадами, звон вилок и ножей из ресторанчиков, выставивших столы наружу, перелился бы в бряцание шпаг и шпор, а издалека вдоль галереи к вам направились бы, стуча ботфортами, мушкетёры или кардинальские гвардейцы… Впечатление, что XVII век поселился тут на редкость прочно, усиливается несколькими антикварными лавками, в витринах которых, среди всякой всячины, красуются порой старинные шляпы, шпаги, шпоры. Кто бы ни жил тут за прошедшие три с половиной столетья, площадь все равно остаётся в своём времени. И ни в каком ином…

По соседству с кардиналом Ришелье на площади в доме № 6 жила знаменитая певица и куртизанка Марион Делорм — вечная соперница «королевской подружки» Нинон де Ланкло, которая была на 10 лет младше её. Марион рассказала в своих мемуарах, что, придя впервые (для конспирации в мужской одежде) к не менее знаменитому кардиналу премьер-министру, она была весьма осчастливлена им… Марион «высоко оценила мужские достоинства святого отца». Особенно его: «бороду клинышком», которая, по её словам, «дала доныне не испытанные ощущения, как, впрочем, и его жёсткие волосы, спадавшие ниже ушей»…

Видимо, Его Преосвященство действительно пришелся по вкусу этой даме, уж ей-то было с кем сравнить его: в том же году среди её более или менее постоянных поклонников числились одновременно пятидесятилетний герцог де Бриссак, девятнадцатилетний шевалье де Граммон, её тайный муж Сен-Мар, казнённый позднее как заговорщик, а также принц Конде и несовершеннолетний внук адмирала Колиньи…

Когда кардинал переслал ей через слугу 100 пистолей, она бросила их в Сену, ибо денег никогда со своих любовников не брала, а только «тряпочки» да серебряные «игрушки», т.е. чаши или кубки… И это должен был знать всякий! Несмотря на этот инцидент, Марион Делорм и позднее посещала Его Преосвященство довольно часто…

Ритм жизни этой площади остается ближе к XVII столетию, хотя, казалось бы, одно имя великого Виктора Гюго, жившего здесь с 1832 по 1848 год, должно было бы оставить тут печать и XIX века.

В доме, где Гюго с семьёй занимал второй этаж, с 1903 года размещён мемориальный музей писателя. Тут были написаны «Марион Делорм», «Лукреция Борджиа», «Мария Тюдор», «Анджело», «Рюи Блаз» («Опасное сходство») и множество стихов. Переехал Гюго из этого, весьма уже не престижного в его времена, места, только после избрания в Академию и совпавшего с этим событием избрания депутатом Конституционной Ассамблеи во время революции 1848 г.

Одновременно с Гюго жил в соседнем доме поэт Теофиль Готье, автор и поныне знаменитого романа «Капитан Фракасс», а после него, в той же квартире — Альфонс Доде. Этажом выше жила знаменитая трагическая актриса Рашель. («Негодующая Федра» в стих. О.Мандельштама.)

Площадь называлась Королевской со времён мушкетёров и до 1792 года, затем на один год стала площадью Федератов, затем ещё на один год — площадью Единства (якобинское название), при Директории — снова Федератов, а 7 марта 1800 года Наполеон переименовал её в Вогезскую, в честь департамента, первым заплатившего в казну военный налог (!!!). В 1814 г., после реставрации Бурбонов, площадь снова стала Королевской, в 1831 опять Вогезской, в 1852 Королевской, и в 1870 опять Вогезской, каковой пока и остаётся.

И только бедному Генриху Четвертому на площади, которую он построил, так ничего и не досталось: даже лошадь и ту отобрали! Но зато в свои бурные, хотя не столь уж долгие годы, как сказано в песенке, перевдённой русским драматургом Александром Гладковым, «победами увенчан, он жил счастливей всех!»

Источник: Василий Бетаки