Когда из узкого переулка «Ослиного шага» или из разрезающей Марэ пополам ул. Сент-Антуан, выходишь на гигантскую площадь Бастилии, кажется, что попал ты не только в другой город, но и в другие времена.
Колокол или трамвай звонил?
Не понять — четыре века смяты.
Был шестнадцатый, и вот — двадцатый
Сразу непосредственно за ним…
Линия, выложенная булыжниками перед домами № 5 по площади и № 49 по бульвару Генриха Четвёртого, показывает место, где была одна из башен крепости. На месте же основной части Бастилии — здания конца прошлого века. План крепости с точным её местоположением начерчен на мраморной доске, укреплённой на доме №3.
Остатки одной из башен, найденные у входа в метро на ул. Ст. Антуан при прокладке первой в Париже линии метро (1898 г.), теперь находятся в сквере Анри Галли, неподалеку от площади. Площадь, частично занятая в своё время предмостными укреплениями, в основной своей части была голой поляной, в отдалении от которой начинались улицы предместий.
В связи со словом Бастилия возникают в памяти и Железная Маска, и кардинал Мазарини: Но в отличие от площади Вогез, где исторические имена и события кажутся и поныне прячущимися за кирпичами фасадов, тут, на Бастилии, ничего, кроме названия, не напоминает живо о прошлом этого места…
Париж был окружён стеной Филиппа-Августа, построенной ещё в дни крестовых походов. Прево (старшина купеческого цеха) Этьен Марсель, на какой-то период войны ставший хозяином Парижа, строит срочно для защиты города с востока укрепление из двух башен с воротами и довольно длинную стену по обе стороны от этих новых ворот (Ворота Сент-Антуан).
Два года спустя по Парижу был пущен слух, что Этьен Марсель продался наварцам, союзникам англичан, и хочет открыть им ворота города. Есть легенда о том, что он, подойдя к воротам, потребовал у стражников ключи. Ключей ему не дали, и он тут же был убит ударом топора в затылок. Доказательств его предательства не найдено и поныне, а труп был найден на берегу Сены через два дня после убийства. Теперь конный памятник Этьену Марселю стоит около Парижской Мэрии со стороны Сены.
Позднее Карл V велел пристроить к воротам ещё четыре башни, и за стеной города выросла маленькая крепость, которая с тех пор ни разу не перестраивалась.
Забавно, что во время английской оккупации Парижа гарнизоном Бастилии командовал прославленный Шекспиром обжора и шутник сэр Джон Фальстаф.
Наконец Людовик XI (см. роман В. Скотта «Квентин Дорвард»), покончивший со Столетней войной и объединивший Францию не оружием, а пером дипломата, превратил Бастилию в государственную тюрьму. Одним из первых узников стал прево Хью Обрио, тот самый, который достраивал Бастилию. Затем тут побывали Жак Арманьякский, Великий Коннетабль Луи Люксембургский, а во время религиозных войн — множество аристократов-гугенотов.
В 1601 году комендантом Бастилии стал знаменитый герцог Сюлли, Максимилиан де Бетюн, он же — всесильный министр «всех дел» при Генрихе IV.
Вскоре крепость потеряла всякое военное значение — при Людовике XIII войны, неизменно возглавляемые кардиналом Ришелье, велись поближе к испанской границе. В это время в Бастилии бывало политических узников сразу человек по сорок. Правда, сидели они в среднем по полугоду, да ещё могли в камерах (скорее квартирах) принимать гостей и задавать пиры… Но не все, конечно. Господин Бонасье, к примеру, не мог бы…
Что же касается легенды о том, что Железная Маска ни более ни менее, как близнец «Короля-Солнца», то этот вариант оставим на совести первого, кто писал об этом, а именно Вольтера. Он же, видимо, придумал и то, что маска была железной.
В 1717 году в Бастилию угодил молодой Вольтер. Причём дважды. На три месяца, а потом ещё на трое суток. Но не все отделывались такими сроками. Знаменитый маг и авантюрист граф Калиостро просидел два года, аббат Морель — семь лет, Маркиз де Сад (от имени которого произошло понятие садизм) после трех лет Бастилии был отправлен в сумасшедший дом. Король мог отправить в Бастилию кого угодно — достаточно было королевской записки: «Принять такого-то».
В 1784 году Людовиком XVI было почти принято решение о том, что крепость надо разобрать, но сделать этого так и не успели.
А неполных пять лет спустя, 14 июля 1789 года, революционная толпа (около восьмисот человек), разграбив Арсенал, взяла Бастилию приступом. При этом погибла десятая часть штурмовавших, и столько же было ранено. Что касается защитников монархии, то из 32 швейцарских стрелков и 80 инвалидов, составлявших охрану тюрьмы, погиб один инвалид. Комендант Де Лоне сдал крепость восставшим, но это не спасло ни его, ни инвалидов охраны — почти все они были убиты. Узников же «кровавого режима Людовиков» оказалось семеро: один политический (аристократ, просидевший к тому времени 30 лет), четыре фальшивомонетчика и один кровосмеситель (их тут же заперли снова), один сумасшедший — маркиз де Сад, в тот же вечер отправленный в дом для умалишённых, и трое неизвестных, которые были торжественно отпущены на свободу, как жертвы монархии.
Что же касается короля Людовика XVI, то он, как известно, вернувшись с охоты в Версальский дворец, записал в свой дневник под датой 14 июля исторические слова: «Сегодня — ничего».
В 1790 г. якобинцы в Конвенте настояли на разрушении крепости, как символа самодержавия. 800 рабочих, которым платили по 15 су в день (хлеб стоил в те дни 10 су за фунт!), разбирали крепость три месяца. Во время разборки крепости под маленьким цветником, в который выходила дверь комендантской квартиры, на глубине примерно двух этажей был открыт коридор и секретная камера, где найдены были четыре скелета. Их похоронили на кладбище Сен-Поль.
Известный жулик, называвший себя «патриот Паллуа» (под этим именем он так и остался в истории), сумел выгодно распродать камни и год спустя устроил на площади пышное народное гулянье, потратив на него незначительную часть присвоенной суммы. Посреди площади он воздвиг плакат: «Здесь танцуют!». И с той поры так и танцуют тут каждый год. 14 июля — один из самых многолюдных парижских праздников.
Итак история площади Бастилии продолжается без самой Бастилии. По этому поводу в 1966 году историк Жак Илларэ писал: «Остаётся только пожалеть о знаменитой крепости, так бессмысленно разобранной, ибо и парижане могли иметь достопримечательность не худшую, чем лондонский Тауэр. Это был бы всемирно известный памятник истории… Но тут вам не Англия, которая «conservat omni»… Осталась от крепости отметка на мостовой да название…
9 июня 1794 года на площадь перевезли гильотину, которая уже почти три года ездила по городу, задерживаясь по нескольку дней на каждой большой площади, чтобы все желающие могли посмотреть на казни. Тут она простояла всего три дня — это ведь был край города. За эти три дня сложили головы тут 73 «врага народа» (термин, введенный в революционный жаргон доктором Маратом).
Стремясь скорее «отменить христианство» новые власти, зная что свято место пусто не бывает, наспех соорудили некое подобие религии, смешав античное язычество хоть как-то знакомое людям через модное в те годы искусство классицизма, с самыми разными осколками всевозможных верований. На площади начали срочно строить фонтан в виде гигантской статуи Изиды, у которой вода должна была течь из обеих грудей.
Почему Изида? — Как показала история, когда разрушительные тенденции овладевают обществом, то культ ли Верховного Существа, придуманный якобинцами, воскрешение ли Одина и Тора, предложенное министерством Геббельса, или смехотворные в своей серьёзности попытки крайних «патриотов» в России по следам «академика» Рыбакова оживить Перуна или Ярилу, известных в основном понаслышке, — всё годится, лишь бы внедрить свою религию, служащую своему государству.
А когда на смену революционному полухаосу пришел революционный император, то и идеология стала быстро менять форму. Был заложен на площади новый фонтан. Великая империя приняла вид гигантского слона, у которого из хобота должна была бить струя. Наполеон писал из Мадрида в Париж: «Он должен быть великолепен и таких размеров, чтобы на башенку на спине его могли подниматься зрители». Задуман был этот фонтан-монумент в честь того, что в Париж поступила чистая и дешевая питьевая вода по новому каналу Сен-Мартен, соединившему Сену с рекой Орк.
Одновременно слон должен был напоминать, что своими победами в Африке император напоил жаждущую Францию. Однако, судя по тому, что отлить слона предполагалось из испанских пушек, он мог напомнить и о том, что не только водой напоил свою страну Наполеон. Вместе с башенкой на спине слон должен был быть высотой в 24 м.
Деревянный покрытый гипсом макет в натуральную величину был установлен в углу площади и позабыт-позаброшен сразу после падения императора, хотя архитектор Алавуан год за годом подавал каждому правительству всё новые и новые напоминания о монументе. То слон должен был символизировать возрождённую монархию, то революционную мощь — в зависимости от того, какова была в тот момент власть.
А Виктор Гюго поселил в слоне своего Гавроша.
Сломали слона (продали на дрова за три тыс. франков) в 1847 году, накануне новой революции. Постамент же заняла та самая колонна, которая стоит в центре площади и в наши дни. Бронзовая, высотой в 52 м, она видна издалека со всех улиц, вливающихся в Бастилию. Поставил ее всё тот же неугомонный Алавуан по декрету правительства от декабря 1830 года. Декрет говорил об установке памятника всем жертвам трехдневной Июльской революции. Погибших было более 500 человек. Все они, «без различия на какой стороне кто из них сражался», были захоронены вместе в двухъярусных гробницах под постаментом колонны, по обе стороны канала, протекающего под площадью. Рядом с колонной — бронзовый лев, памятник восстанию 1830 г. На восточной стороне постамента — герб Парижа.
Когда переносили сюда прах погибших, то кроме революционеров и национальных гвардейцев под колонной захоронили еще некоторое количество покойников более солидного возраста. Дело в том, что все трупы первоначально были зарыты во рву, окружавшем Лувр. А там, за несколько недель до того, были закопаны выкинутые из Лувра революционерами мумии египетских фараонов, привезённые из Египта Наполеоном. Мумии ведь тоже монархи!
А после революции 1848 года там же под колонной похоронили и все 196 жертв той самой революции, которая вызвала такие надежды и такое неудовольствие Маркса.
У тех же, кто пришел к власти в Париже как в 1830, так и в 1848 г., хватило чувства простой справедливости, чтобы помнить, что все погибшие были французами. Об этом забыли только во время «кровавой недели» с 15 по 24 мая 1871 года, когда руководство Коммуны стало планомерно уничтожать «все памятники, поставленные всякими тираниями». Вновь воскресли с обеих сторон чрезвычайные трибуналы и робеспьеровский лексикон…
Как в конце Восемнадцатого века рубили головы статуям всех и всяческих монархов, так Коммуна стала уничтожать колонны. По приказу комиссара комунны по культуре художника Курбэ, (нежного пейзажиста и первого значительного порногрфа в французской живописи) была сломана Вандомская колонна, — чудо литейного искусства.
Дошла очередь и до колонны на площади Бастилии. Коммунаров не смущало то, что половина людей, захороненных под колонной, — революционеры: для вождей Коммуны это был только памятник, поставленный старым режимом! По каналу была подведена баржа, начинённая порохом. Подожгли. Взрыва не вышло, но пламя взлетело метров на 50. Прокалились камни гробниц, сгорели кости революционеров, солдат и египетских фараонов, но колонна не упала и гений свободы всё летел и летел… Тогда на холме Бют Шомон и на мосту Аустерлиц коммунары установили пушки. Стреляли целый день. Сколько парижан было убито во время этого идеологического мероприятия, сказать трудно, но их уже не хоронили ни под какой колонной…
А бронзовая колонна с летящим на ее верхушке гением свободы так и стоит, напоминая, что во всех революциях люди гибнут с обеих сторон.
Источник: Василий Бетаки
